Реализм и символизм «Рассказов о войне», «На войне» В. Вересаева и  «Красный смех» Л. Андреева

Вместо вступления
Падение Порт-Артура «породило» первую русскую революцию, а гибель российской эскадры у Цусимы положила начало гибели российской империи.

Русско-японская война 1904–1905 годов — одна из тех войн, политические последствия которых затмили их военное значение. Для Российской империи поражение в этом локальном конфликте стало не просто болезненной пощечиной, а доказательством неэффективности всего государственного строя. В результате за поиском виновных в поражении интерес к анализу военных причин этого поражения как-то сам собой отошел на второй план.

В отечественной военной литературе закрепилась традиция — рассматривать эту войну как изначально обреченную на неуспех, и даже в патетических описаниях героизма русских солдат и моряков доминировал трагический мотив жертвенности. Другой крайностью стало широко распространенное мнение о случайности этого поражения.

Куропаткин А.Н. в своих бодрых реляциях утверждал, что Япония к войне не готова, а русский Дальний Восток превращен в нерушимый Карфаген. Художник Верещагин, человек далекий от военной профессии, имел более трезвый взгляд на сложившуюся обстановку. Он писал: «По всем отзывам, у Японии и флот, и сухопутные войска очень хороши, так что она, в том нет сомнения, причинит нам немало зла... у них все готово для войны, тогда как у нас ничего готового, и все надобно везти из Петербурга...»

Поражение России в русско-японской войне вызвало большой резонанс в обществе.

В статье «Падение Порт-Артура» В. И. Ленин выделяет причины поражения царской армии под Порт-Артуром.

Во-первых, гражданская и военная бюрократия оказалась такой же тунеядствующей и продажной, как и во время крепостного права (во время Крымской войны). Во-вторых, бездарностями и ничтожествами оказались генералы и адмиралы, которые преступно пренебрегали элементарными принципами морской и сухопутной стратегии. В-третьих, офицерство «оказалось необразованным, неразвитым, неподготовленным, лишенным тесной связи с солдатами и не пользующимся их доверием», «невежество, безграмотность, забитость крестьянской массы».

*************
Реалии войны и войну воображения можно проследить  «Рассказах о японской войне», «На японской войне» В. Вересаева и повести Л. Андреева «Красный смех».
Опытом документально-психологической прозы являются циклы «Рассказов о войне» (1906), записок «На войне» (1907) В. Вересаева. Результат его пребывания на русско-японском фронте. Протест вызывала бессмысленная массовая смерть. Вересаев воссоздал тягостную фронтовую обстановку в натуральную величину, не затеняя кровавых подробностей.

Им смело были освоены принципы «некрореализма», особенно страшного потому, что гибли мужественные здоровые люди. С другой стороны, отражены вопиющие факты бездарного командования, казнокрадства, военной бюрократии. Писатель поднял завесу над трагической и позорной страницей русской истории.
У Вересаева война – это реалия, «то, что есть, существует» (Словарь Ожегова).

У Вересаева реалии во всем: в отступлении войск, в ужасе войны, в образе врагов, в тупости командования, в некомпетентности высшего медицинского состава.
«Стыдно было, но временами охватывал дикий, мутящий голову страх. И хотелось бежать, бросить все и бежать подальше».

«И отовсюду выбегали солдаты. Опять, как час назад, словно общим ураганом подхватило всех. Но ураган был темный и безумный, мутивший головы безоглядным ужасом».
«Лобанов и Алешка в слепом ужасе мчались от рощи».
«С полудня войска отступали. В горячем липком воздухе неподвижно стояла пыль. Она хрустела на зубах, забивалась в глаза. Солнце пылало и жгло.

Реален у Вересаева и враг: «И эти грозные таинственные враги – такие они были маленькие, ничтожные, с такими обычными, ничего не выражавшими лицами».

«… Безумие и ужас» - так начинается первый отрывок повести Л. Андреева, определяющий настроение всего произведения. В нем рассказывается о том, как преследуемая неприятелем армия идет одной колонной под палящим солнцем.

Тяжесть обстановки очень ярко показывает представленный звуковой ряд: это и «топот ног», и «скрежет колес», и «тяжелое,  неровное дыхание», и « сухое чмяканье запёкшихся губ». «В предрассветных сумерках солдаты молча и сосредоточенно шагали по дороге; сквозь глухой топот ног слышалось покашливание, или штык звякал о штык».  Вся  эта «армия немых» двигается как будто в никуда. Падают люди, но никто не обращает на них внимания, все истощены и обессилены. Но «армия бесплотных теней» продолжала идти, как бы выполняя какое-то высшее предназначение и не понимая всего абсурда своих действий. И внезапно герой повести будто прозревает. Он понимает, «… что эти люди, молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноя, качающиеся и падающие, - что это безумие».

Так в повести возникает тема безумия и сумасшествия.

У Вересаева рассказы о японской войны  реалистичны, но тема безумия и бессмысленности звучит так же, как и у Андреева, кажется, что всеобщее безумие охватывает всех:
«По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился. Другой призванный вдовец, с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии: «А с ребятами мне что делать? Научите, подскажите!.. Ведь они без меня тут с голоду подохнут! Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился. «Ну, теперь берите! Свои дела я справил».

Безразличие к жизням воинов, желание славы любой ценой, даже неоправданной явственно звучит в рассказе «В мышеловке»: «Люнет, который занимала рота, был громко известен во всем корпусе. Офицеры называли его «Сумасшедшим люнетом», потому что, продежурив в нем сутки, два офицера сошли с ума и прямо с позиции были отправлены в госпиталь; солдаты прозвали люнет «Мышеловкой». Для чего он существовал, какое его было назначение, - никто не мог понять».
Никому ненужный «Сумасшедший люнет», окруженный с флангов японскими позициями, находящийся под косым огнем одного из русских люнетов, удерживается русскими войсками только из-за того, что корпусный положил на рапорте начальника дивизии резолюцию: «Умереть в окопах – это значит одержать победу». «И все знали, - он очень гордился, что в районе его корпуса линия укреплений выдается вперед больше, чем в соседних корпусах; и все знали также, что сам он ни разу не рискнул самолично побывать в этом люнете. Японцы спокойно предоставляли русскому вождю тешить свое честолюбие; наши два раза очищали люнет, и японцы его не занимали: видимо, он был им не нужен и не страшен».

Стоит отметить, что в повести Л. Андреева нет ни одного героя с именем. Люди теряют человеческий облик – сходят с ума. У Вересаева люди реальны, они имеют имена и фамилии.

В. Вересаев, также как Андреев, рисует картину царящей на фронте неразберихи, но эта картина реальна. Так, инспектором госпиталей был назначен бывший полицмейстер генерал-майор Езерский. В начальники санитарной части армии попал генерал Трепов, он «отличался разве только своею поразительною нераспорядительностью, в деле же медицины был круглый невежда». «В бою под Вафангоу массу раненых пришлось бросить на поле сражения, потому что Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным поездам; две роты солдат заняты были в бою тем, что непрерывно поливали брезент, натянутый над генеральским поездом, — в поезде находилась супруга барона Штакельберга, и ей было жарко».

Военное начальство думало исключительно о себе, занималось добыванием наград и наживой, — жертвуя жизнями тысяч людей, грело руки. «...В Мукдене китайские лавочки совершенно открыто» торговали «фальшивыми китайскими расписками в получении какой угодно суммы». Главный врач госпиталя, где служил В. Вересаев, прибрал казенные деньги к рукам, а пустой денежный ящик и охранявшего солдата пытался оставить японцам.
Солдаты сомневаются в правильности действий командования «То ли делает начальство, что нужно?..»

Убежденный в необходимости революционного переустройства общества, В. Вересаев и раньше, до 1905 года, опасался, что революционеры-ленинцы, пожалуй, чересчур идеализируют человека. Писатель радовался, замечая, сколько в людях героизма и человеколюбия; он был уверен, что эти лучшие качества будут развиваться, но вместе с тем пока нельзя забывать и другого: «человек... — потомок дикого, хищного зверья» («Записи для себя»), животное начало в нем будет давать себя знать еще долго. Врач В. Вересаев считал необходимым напомнить читателю, что биологические инстинкты в людях сильны О силе биологического, «природного» в человеке шла речь и в одном из «японских рассказов» — «Ломайло» и в записках «На японской войне». Биологический инстинкт в человеке, по мнению В. Вересаева, подчас побеждает все, даже инстинкт классовый.

В последних главах записок, которые в свое время изрешетила цензура, В. Вересаев рассказал, как разительно отличались два мира — старый мир бюрократического равнодушия к человеку и мир новый, мир свободы. В местах, где распоряжались стачечные комитеты, «сильные не принуждением, а всеобщим признанием», быстро менялся стиль жизни. Преображался человек. Беглые портретные зарисовки людей, «до краев» полных «тем неожиданно новым и светлым», что раскрывалось перед ними в последние месяцы, удивительно похожи — и не случайно. Поражали «ясные молодые глаза» мелкого железнодорожного служащего, «хорошие, ясные глаза» проводника, и даже старик помолодел, — «будто живою водою вспрыснуло его ссохшуюся, старческую душу, она горела молодым, восторженным пламенем, и этот пламень неудержимо рвался наружу». Да, это были люди совсем «из другой породы, чем два года назад» .

Критики усматривали в рассказах о русско-японской войне один из примеров общего похода литературы против существующего положения дел в русском обществе и стремилась приглушить тот резонанс, который получали записки и рассказы у читателя, показать их незначительность. В. Вересаева обвиняли в искажении действительности, непонимании смысла происходящих событий, из-за чего серьезную разработку темы он подменяет анекдотами и фельетонами, а записки «На японской войне» выдавались просто за нехудожественное произведение. Пресса подобного рода не останавливалась и перед грубой бранью, недостойными, грязными выпадами в адрес писателя.

Повесть «Красный смех» стала откликом Леонида Андреева на события русско-японской войны. И, скорее всего,  описав эту войну, автор стал пророком,  который увидел ужас грядущей эпохи. Произведение представляет собой отрывки из дневников двух братьев: офицера, воевавшего и вернувшегося искалеченным домой, и человека, находившегося вдали от военных действий, не видевшего войны.

Л. Андреев на войне не был. У Андреева наряду с приемами традиционно-реалистического художественного письма присутствуют многообразные виды гротеска, символизации, условно-метафорической образности. «Красный смех» представляет собой один пронзительный и отчаянный крик «безумия и ужаса», выражающий протест писателя против войны, на которой реками льется человеческая кровь. Именно в этом выражается война воображения.
Картину бойни Андреев рисует в коротких, бессвязных отрывках из «найденной рукописи», отдельные разрозненные эпизоды не имеют ни начала, ни конца. Люди теряют человеческий облик – сходят с ума.

Однако и Вересаев прибегает к гротеску и метафоре:
«Как будто громадное отвратительное колесо прокатилось по окровавленным изуродованным телам. И были в душе только страх и отвращение».
«И звезды в зеленоватом небе сияли тихо, ясно. Человеческие жизни, ясные звезды – все равно, Каждую ничем нельзя заменить, каждой нет цены».
У Андреева автор записок видит, как преображается и оживает толпа, услышав призыв к бою. «Нет уже больше смертоносной жары, ни этого страха, ни усталости. Мысли мои ясны… я вижу просветлевшие, как будто радостные лица, слышу хриплые, но громкие голоса, приказания, шутки…». Тихое и пассивное сумасшествие сменилось желанием победы, желанием боя. Но бой, продолжавшийся несколько суток, истощает людей, и опять наступает усталость и безразличие. И лишь изредка, неосознанно западают в память отдельные детали происходящего: «… помню только, что убитого фейерверкера, с его толстого, обрюзгшего лица скатывалась вода, вероятно, дождь продолжался довольно долго…».

В самый разгар боя к офицеру приезжает с докладом вольноопределяющийся. Герой смотрит на его молодое лицо и видит на нем выражение сильного страха: «Вы боитесь? – спрашивает герой, трогая его за локоть. Но молодой человек лишь улыбается, пытаясь сказать что-то… и в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное… перед моими глазами на месте бледного лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда лила кровь… И в этом коротком, красном, текущем продолжалась ещё какая-то улыбка, безумный смех – красный смех».
Словосочетание «красный смех», вынесенное в название повести, является метафорой Зла, кровавого безумия – следствия войны.
Но люди, доведенные до сумасшествия, все равно остаются людьми, которые тоскуют о доме, о семье.
В сознании героя не раз всплывают образы его дома, жены, ребёнка: «… Клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин на моём столике. А в соседней комнате – и я их не вижу – находятся будто бы жена моя и сын…». Лишь эти воспоминания поддерживают героя повести, отвлекая его на некоторое время от ужаса, царящего вокруг. 

Возникающее  у героев В.Вересаева сопротивление страху, смерти, безумию выражено желанием внутреннего покоя, любовью к себе: «В сонном мозгу было ощущение тепла внутри тела, и желание покоя, и любовь к себе; чувствовалось, что страшно, невыразимо страшно сидеть в этом одиноком ровике под стерегущим взглядом смерти.

Пиком безумия в «Красном смехе» становится тот момент, когда две «наши» армии направляют орудия друг на друга: «И когда они начали стрелять, мы некоторое время не могли понять, что это значит, и ещё улыбались – под целым градом шрапнелей и пуль…». Это лишь аллегория, созданная Леонидом Андреевым, чтобы показать абсурдность войны.

В рассказе «Великое стояние: декабрь-февраль» В. Вересаева наблюдаем реальную картину такого безумия от страха. В результате паники, вызванной свиньями, были убиты русские солдаты, стоявшие в секретах и дозорах, находящиеся на линии огня,  русскими же пулями.

Дальнейшее повествование в «Красном смехе» ведёт брат офицера, и он становится теперь главным героем повествования. Он сам не был участником боевых действий, но война идет внутри него, в его сознании. Он никак не может понять, зачем люди воюют, хотя знают, что война причинит обеим сторонам боль и страдания. Ужасы войны входят в противоречие с тем, чему его учили семья и книги, давшие представления о нравственных законах, по которым должен жить человек.

Эти мысли сводят его с ума, у него начинаются галлюцинации: он видит брата, сидящего за столом своего кабинета. Брат просит позвать всех, кто есть в доме. Когда  они вошли в комнату и приблизились к окну, они увидели лишь огненно-красное небо и ровное темно-красное поле, покрытое трупами. И с каждой секундой трупов становилось все больше,  «по-видимому, их выбрасывала сама земля». Семья хотела бежать, но было уже некуда, везде лежала смерть. «Туда нельзя! – крикнул брат. – Туда нельзя. Взгляни, что там! …За окном в багровом и неподвижном свете стоял сам Красный смех».

О сумасшествии второго героя ничего не написано, но скорее оно только подразумевается. Причиной этого также стал «красный смех», проявившейся в беспорядочном и разрушающим сознание потоке мыслей и образов, так ненавидимых героем.

Леонид Андреев сознательно разрушает реальность, и «красный смех» становится образом-символом, при помощи которого писатель проводит свою мысль о том, что Зло войны живет и в мирной жизни, сражаясь с Добром мира. Итогом и войны, и мира становится «красный смех».
Вересаев предрекает выход на улицу толп, спаянных общим подъемом, и против этого подъема окажутся бессильными «не только отеческие мановения начальств, но даже его нагайки, шашки и пули».

И как эхо звучат слова Л. Андреева: «Это только пишется «война», а называется революцией. В своём логическом развитии эта война приведет к свержению Романовых и закончится необычным путем всех ранее бывших войн, а европейской революцией». Леонид Андреев больше других писателей-современников отражал свои мысли и увиденные события в публицистике. Ведь именно в публицистике автор высказывает своё виденье первой мировой войны.

Леонид Андреев умирает потому, что в его Россию пришел «красный смех». «Словно знал он и все реалии настоящего, - в предсказании будущего. Грядущих войн, неисчислимых страданий, невозвратных жертв. В предчувствии воплощающегося ужаса Красного смеха».

1. Агеносов В. В. Русская литература XX века М., 2001, с. 8.
2. Андреев Л. Красный смех. // Избранное. М., 1998.
3. Бабушкин Ю. В.В.Вересаев (К 100-летию со дня рождения). М., 1966;
4. Вересаев В.В. На японской войне.//В. Вересаев. Собрание сочинений: В 5-ти т. М., 1961. Т.5. С. 379.
5. Вересаев В. В. Рассказы о японской войне. // В. Вересаев Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. М., 1985.
6. Верещагин В.В.  О зарубежном Востоке. М., 2001
7. Витте С. Ю. Воспоминания. Царствование Николая II. // В.И. Балакин Причины и последствия русско-японской войны 1904-1905 годов. М., 2004.
8. Ленин В.И. Падение Порт-Артура Полное собрание соч., т.  9, Москва 1967.